 |
Собирателями
духовных народных стихов записаны шесть старинных сказаний о
подвигах св. Феодора-Тирона. Все они служат дополнением одно
другому. В одном из них этот – по прихоти песнопевца-народа
– преобразившийся в богатыря – угодник Божий именуется «Тирянином»,
другое зовёт его «Тирином», третье – «Тыриновым», в четвёртом
он является «Хвёдором Тырянином» и т. д. Наибольшей полнотою
и связностью отличается среди других разносказов своих сказание,
подслушанное-перехваченное из народных уст одним из собирателей
памятников народного слова в деревне Саларевой, Московской губернии.
Перед слушателями сказания восстают три ярко обрисованных облика
седой старины: царь Констинкин Самойлович (Костянтин Сауйлович
– по иному разносказу), Фёдор Тирянин – «млад человек», царское
«чадо милое», и матушка этого чада – «Феодориса и Микитишна».
Все сказание с первого до последнего стиха выдержано в народном
духе. «Молился царь Констинкин Самойлович у честной святой заутрени»,
начинает свою размеренную речь безымянный песнотворец-сказатель.
«Прилетала калёна стрела, на стреле было подписано: – Царь Констинкин
Самойлович! Отдай град ты охотою; не отдашь град охотою, мы
возмём град мы неволию!». Прочитал грозную надпись, не смутился
духом богомольный царь: вышел он, по словам сказания, «на крыльцо
на паратное», «он скричал» (воскликнул) громким голосом: «Вы
люди, мои могучие, все гости почётные! Кто постоит за город
Ерусалим и за всю веру крещёную, за мать Божью Богородицу?»
Не отозвался ни один могучий человек, ни один почётный гость
на царев клич: «А старый прячется за малаго, а малаго и давно
не видать». Несмотря на это, не остался призыв «постоять за
город Ерусалим» гласом вопиющего в пустыне: «выходила выступала
его чада милая, и млад человек и Фёдор Тиринин, всего от роду
двенадцать лет». Вышел отрок, к стыду могучих людей – почётных
гостей, и держал речь к отцу-государю: «Родимой ты мой батюшка,
царь Констинкин Самойлович! Уж и дай мне благословленье, уж
и дай мне коня добраго, уж и дай мне сбрую булатную: поеду против
царя июдейскаго, против силы жидовския!» Изумился царь, изумившись
– говорит сыну: «Ой, чада мое милое, млад человек и Фёдор Тиринин!
Ты на войнах ты не бывывал, на бойном коне ты не сиживал, кровавых
ран не принимал. Не умеешь, чадо мое, на коне сидеть, не умеешь
копьём шур метать (шурмовать, штурмовать)! На кого ты, чадо,
надеешься, на кого и качаешься?» Ответ Фёдора Тиринина выдает
в нём дух истинного сына русского народа, сложившего про него
свой песенный сказ: «Ты родимый мой батюшка», – говорит отрок,
– «царь Констинкин Самойлович! Я надеюся и начаюся на силу я
небесную, на Мать Божью Богородицу!». Рязанцы, – хотя и идёт
при них молва, что они-де «мешком солнышко ловили», что они-де
«блинами острог конопатили», – и по наши дни остаются записными
стихопевцами-сказателями. Продолжают они это сказание кличем
царя-отца: «Возговорит царь Костянтин Сауйлович – Князье-бояре,
люди почестные! Выводите добра коня неезжана, выносите сбрую
ратную, копьё булатное, книгу Ивангелья!» «Он берёт коня неезжалаго»,
«он берёт книгу, крест и Евангеля». «Он поехал чистым полем,
возвивается яко сокол по поднебесью, он бился-рубился три дня
и три ночи, с добра коня не слезаючи и хлеба не скушаючи, и
воды не спиваючи: побил царя июдейскаго, покорил он силу жидовскую»...
Тут случилось дело нежданное-негаданное: «Топит кровь жидовская,
добру коню по гриву, а добру молодцу по шелков пояс»... Но и
это не могло причинить лиха царскому чаду милому: «он воткнул
копьё во сыру землю, он раскрыл книгу Евангеля, во зрыданиях
слова не вымолвить, во слезах слова не обозрить»... Но вот вылетело
из уст его слово слёзное: «Расступися Мать-Сыра-Земля, на четыре
стороны, прожирай кровь июдейскую, не давай нам потопнути во
крови во жидовския!» Совершилось чудо: «по его (Фёдора) умолению,
по святому упрощению, расступилась Мать-Сыра-Земля на четыре
на стороны, прожрала кровь июдейскую»... И вот, «он поехал млад
человек Фёдор Тиринин ко двору государеву. Увидал его батюшка
из палат из белых каменных: – Вон моё идёт дитятко, вон идёт
мое милое! Он ни пьян, ни хмелен, да сидит-качается, под ним
конь-ат спотыкается; либ убитый, подстреленный!» Сокрушается
царь-батюшка, но и его сокрушению – недалек добрый конец: «Подъезжает
млад человек Фёдор Тиринин двору он государеву, стречает его
батюшка, а берёт его батюшка за руцы за белыя, за персини позлаченые,
а сажает его батюшка за столы за дубовые, скатерти за браныя,
а сваво коня добраго привязал ко столбу точёному, ко кольцу
позлачёному; он пьёт и ест, прохлаждается»... Посадив победителя-покорителя
«силы жидовския» за столы за дубовые, сказатель-песнопевец ведёт
слушателей «ко столбу ко точёному», где стоит боевой конь двенадцатилетнего
богатыря-отрока. «Его (Фёдора) родимая матушка, его милуючи
и добра коня жалеючи, отвязала от кольца позлаченова, повела
на сине-море – поить, обмыть кровь июдейскую и весё кровь жидовскую»...
«А где ни взялся змей огненный, двенадцатикрылых-хоботов, он
прожрал коня добраго, полонил его (Фёдора) матушку и унёс его
матушку во печеры во змииныя, ко двенадцати змеенышов»... «А
где не взялись два ангела Божиих, рекли человеческим да и голосом:
– А млад человек, Фёдор Тиринин! Ты пьёшь и ешь, прохлаждаешься,
над собой беды ты не знаешь: твою родимую матушку полонил змей
огненный, пожрал тваво коня добраго!» Весть, принесённая ангелами
Божиими, поразила отрока-богатыря своей неожиданностью, как
гром небесный в ясный день белый. «Он что ел, что во рту было,
осталося; что в руках было, положилося», «он стал собиратися,
плакаючи и рыдаючи, свою сбрую сбираючи; он поехал далечими,
да во те горы во вертецкия, во те печеры гранадерския»... «Подходил
млад человек Фёдор Тиринин ко синему ко моречку: не пройти Фёдору,
не проехать да и Тиринину»... Но не упал духом, что ни час –
могутнеющим, млад человек. Как и после побоища жидовского, «он
воткнул копье во сыру землю, раскрыл книгу Евангеля. По его
умолению, по святому упрощению, где ни взялась Тит-рыба («Кетр-рыба»
– в уфимском и оренбургском разносказах, «рыба Кит» – по звенигородскому
и рязанскому), а ложилась поперёк синего моря, возвещует человечьим
голосом: «Млад человек, Фёдор да Тиринин! А иди по мне, яко
по сырой земле!» Внял словам Тит-рыбы царский сын, идёт – копьем
упирается, переходит море синее. «Подошедши он к печерам змеиным,
а сосут его матушку двенадцати и змеёнышов за ея груди белыя.
Он побил-порубил всех двенадцать змеёнышов, он брал свою матушку,
сажает свою матушку на головку и на темечко, а пошли воврат
ко синему морю: подходит млад человек ко синему морю, переходит
он по Тит-рыбе, яко по сырой земле»... Но ещё не пришло время
успокоиться после перенесенных тревог, не последними в молодой
жизни были совершенные подвиги богатырские у Фёдора Тиринина
– чада милого царя Констинкина Самойловича. «Увидала его матушка,
Феодориса и Микитишна», «а летит змей огненный, и летит он –
возвивается». Ужас охватил сердце богатырской матери сердобольной-чадолюбивой:
«А чадо мое милое», – восклицает она, «мы таперь с тобой погибнули,
мы таперь не воскреснули: что летит змей огненный, двенадцати
крылых-хоботов!» Но не устрашился двенадцатикрылого змея Фёдор
Тиринин: «он натягает тугой лук, он пущает в змея огненнаго,
отпорол сердце со печеньями. Потопляет кровь змеиная, и добру
молодцу по белу грудь...». И на этот раз снова стал молить-просить
Мать-Сыру-Землю о помощи царский сын: воткнул он копье в землю,
раскрыл «книгу Евангеля» и воскликнул: «О, Господи да Спас милостивый!
Расступися, Мать-Сыра-Земля, на четыре на стороны, прожри кровь
змииную, не давай нам погибнутьи во крови во змииныя!» По-прежнему
вняла Мать-Сыра-Земля его (Фёдора) слёзной мольбе: все свершилось
– как по писаному.
Избегнув беды-напасти, пошёл Фёдор Тиринин путём-дорогою, понёс
свою матушку родимую. Идет-несёт, а сам слово держит к ней:
«А родимая моя матушка! Стоит ли мое хождение против тваво и
рождения? Стоит ли мое рачение паче тваво хождения?» (В звенигородском
разносказе этот вопрос-выклик отнесен в самый конец сказания.)
Отвечает умиленная подвигами любящего сына «Феодориса и Микитишна»:
«О, млад человек да Фёдор, да Тиринин! Стоит и перестоити!»
Он (Фёдор) подходит ко дворцу государеву», «Увидел его батюшка
из палат из белых каменных, он выходит царь Констинкин Самойлович
на крыльцо на паратное, закричал царь Констинкин Самойлович
своим громким голосом...» А вот и его слова царские: «Вы, гости
мои могучие, все люди вы и почётные! Вы пойдите во Божью церковь,
звоните вы в колокола благовестные, вы служите вы молебны местные,
вон идёт мое дитятко, вон идет моё милое, он несёт свою матушку
на головке и на темечке!»
За этими словами следует ответная речь последнего, являющаяся
заключительным звеном стиховной цепи сказания: «О, родимый ты
мой батюшка, царь Констинкин Самойлович! Не звоните в колокола
благовестные, не служите вы молебны местные: поимейте вы, православные,
перву неделю Великаго Поста. Кто поимеет первую неделю Beликаго
Поста, того имя будет написано у самого Господа во животныих
книгах!» («Кто поимеет отца и мать свою мою неделю первыю на
первой неделе Поста Великаго, тот избавлен будет муки превечныя,
наследник к небесному царствию!» – по записанному П. И. Якушкиным
разносказу.) Славословящий конец гжатского-смоленского разносказа:
«Поём славу Фёдору,
Его слава вовек не минуется
И во веки веков, помилуй нас!»
Запечатленная народной памятью столь ярким отражением в песенных
сказаниях слава св. Фёдора-Тирона близка сердцу народа-пахаря,
перенесшего на этого угодника Божия многие черты излюбленных
богатырей своей родной земли-кормилицы.
<<
Фёдор Тирон, Хвёдор Тырянин, Маремьяна-кикимора
Источник:
«Народная
Русь», Коринфский А.А. – Смоленск: Русич, 1995
|
