Встреча с ряженым. Мария Павлова

Ряженые колядовщики, которые ходили по дворам, исполняя специальные песни – колядки, – это пришельцы из другого мира, души умерших предков. Поэтому и угощения их хозяевами – это скорее задабривание ряженых, чтобы они покровительствовали их семье, скоту и будущему урожаю. Нарядиться означало скрыть свое истинное лицо, быть не узнанным, потому что под масками и личинами скрывались отнюдь не соседские парни или девчата, а души умерших предков, спустившихся на землю. И приходят они из самого рая, из зимы в лето.

В Белоруссии на вопрос хозяина «кто вы такие?» ряженые порой отвечали (оригинал и перевод на русский язык):

Мы люд не просты – з далёкага краю. Людцы ўсе сталыя, з-пад самага раю. Ідзём мы ад пана Года, Што носіць бараду, Шыроку, як лапату, Сіву і касмату. Мы к лету ідзём, Казу вядзём і радасць нясём. Ці шырокі сцены, каб нам патанцаваць? Ці добрая гаспадыня, каб нас пачаставаць?

Мы люд не простой – из далеких краёв. Люди все бывалые, из-под самого рая. Идём мы от пана Года, Что носит бороду, Ширóку, как лопату, Сиву и мохнату. Мы к лету идём, Козу ведём и радость несём. Широки ли стены, чтобы нам потанцевать? Хороша ли хозяйка, чтобы нас угощать?    (перевод с белорус.)

Ряженые обходили дома или появлялись на молодёжных посиделках. Готовили костюмы и маски заранее. В течение первых трёх дней празднеств, то есть на самое Рождество, когда никто не работал, молодёжь «рядилась». Парни – солдатами, купцами, цыганами, стариками горбатыми, бабами, а «натуральные бабы и девицы» – птицами (журавлём, курицей), цыганками с ребёнком. Популярны были также костюмы животных – медведя, волка, козы, быка, кобылы. Ряженые «слонялись по всему селу».

«Собственно ряженье для ряда районов явилось основной чертой, выделяющей святочные вечерки из зимних (в особенности это характерно для средней России и Поволжья, хотя и русский Север в известной мере характеризуется этим)»,— писал В. И. Чичеров. Но ряженье не было принадлежностью одних только святок. Ряженые местами сопровождали «поезд» с соломенным чучелом на Масленицу, ходили на Масленицу по дворам; ряженые же обходили дворы накануне Петрова поста в конце русальной недели; женщины и девушки на «Казанску» надевали святочные маски и разыгрывали представления свадеб. Наконец, на настоящей свадьбе тоже было принято рядиться.

Особенным успехом пользовались пары и группы ряженых, исполнявшие сценки: лошадь с верховым седоком, медведь с вожаком «и при нём деревянная коза». Остов лошади изображали два парня. Передний держал на двузубых вилах голову, сделанную из соломы. Голова, как и вся лошадь, обтягивались попоной, так что зрители видели только ноги парней. На плечи первого взбирался мальчик, и «лошадь» отправлялась бродить по селу с прыжками и гарцеваньем. Под звуки гармошки забавно переваливался «медведь» на цепи – парень в вывороченной шубе, вожатый сыпал прибаутками, а «коза» хлопала деревяшкой, прискакивая около медведя.

Костюм «журавля»

Нелегко было носить костюм «журавля»: вывороченная шуба набрасывалась так, чтобы рукав торчал на макушке, в него продергивалась кочерга или палка с крючком на конце, служившая головой и клювом, а спину надо было выгибать, подражая птице. При этом журавль выделывал смешные коленца. Клювом ряженый бил присутствующих на вечеринке девушек, а те, чтобы откупиться от назойливой птицы, бросали на землю орехи, конфекты, пряники, которые журавль и подбирал.

«Кобылу» в Пятницкой и других волостях делали целиком из соломы и носили её не два, а четыре парня. Разъезжавший на кобыле мальчик-подросток гримировался горбатым старичком с «предлинной» бородой. Медведя в этих местах водил на веревке цыган или солдат.

В Тюменском уезде «конь» делался иначе: к чучелу конской головы привязывали множество колокольчиков и разноцветных лент; вместо туловища прикрепляли к голове белую простыню, в которую заворачивался парень, исполнявший роль лошади.

Своеобразием ряжения отличалась вся связанная с «лошадью» группа в Сольвычегодском уезде. На голову одного из двух исполнителей роли коня укладывали прялку таким образом, что лопасть ложилась вдоль, по спине, а копыл — на затылок и темя, выступая надо лбом и придавая некоторое сходство с лошадиной головой. Вывернутый полушубок закрывал лопасть прялки на спине, на лицо надевалась маска, на шею – хомут, набрасывались узда и шлея. Второй исполнитель, тоже закутанный в вывороченный тулуп и в маске, стоял сзади первого и соединялся с ним палкой, лежавшей на плечах. На палку усаживался верхом парень, одетый старухой (сарафан и платок), в соответствующей маске. А впереди «лошади» шел четвертый участник – вожак, одетый в два сшитых вместе полушубка (мехом вверх) и с двумя масками – «одна на лице, другая – на затылке».

Маска козы

В таком виде группа вступала в избу, где проходили посиделки. Надо сказать, что святочные посиделки-игрища организовывались здесь путем братчины, то есть складчины, в течение трех первых дней Рождества, на Новый год и Крещение; но наряжались только в первые три дня Рождества. В избе «бабе» подавали в руки зажженную свечу, с которой она «ехала» по избе, приветствуя хозяев и пугая девушек. Затем «лошадь» и вожак пускались в пляс, а «старуха» при этом с трудом удерживала равновесие, придавая комедийность и остроту всему зрелищу. Закончив свое представление, группа направлялась к хозяевам с вопросом: «Пригласите ли завтра потанцевать с вами?» Владельцы избы отвечали: «Милости просим, приходите!»

В Сольвычегодском уезде в конце XIX века широко использовались маски из папье-маше, покупавшиеся в Устюге, но молодёжь, готовясь к святочным посиделкам, изготовляла и традиционные самоделки. Это относится прежде всего к «чучеле», которую «носили по игрищам». Огромную куклу выдалбливали из бревна, лицо раскрашивали красками. Одевали ее в сарафан, кофту и «бабью морхатку», на ноги – катаники (валенки). «Чучела» была даже снабжена волосами – на затылке, под головным убором, закреплялся лошадиный хвост. Там же, под лентами головного убора, подвешивали колокольчик, к язычку которого привязывалась веревочка. Эту рождественскую куклу сберегали до следующего года, а иногда и дольше.

	Сурвакары. Болгария.

Судя по описанию Н. А. Иваницкого, главный эффект от появления «чучелы» на святочных посиделках состоял в том, чтобы произвести переполох. «Девки до того боятся чучелы, что зачастую все убегают из избы». Расписывая лицо куклы, старались придать ему устрашающее выражение. Нередко молодёжь извлекала её для летних шалостей. Когда на заливные луга собирались девушки из окрестных деревень для сбора дикого чеснока, то парни, задумав попугать чесноковок (так называли сборщиц), укладывали «чучелу» на телегу и везли на луга: при виде ее девушки разбегались.

Ряженые обычно ходили не по дворам, как славильщики, а по домам. Праздничные песнопения и колядки ряжеными, как правило, не исполнялись. Зато ими давалось театральное представление, развернутое в большей или меньшей степени.

Рождественский костюм. Закарпатье.

В Карачаевском уезде (Орловская губерния) вечером на Новый год ряженая молодёжь «врывалась в дома». Обойти стремились дома побогаче; «за потеху» выпрашивали угощенье. Тогда допускались (но тоже в определенных рамках) озорство, напористость, даже развязность. Человек под маской, да и просто в карнавальном костюме, на время праздничных обходов дворов как бы выводился за рамки обычных норм поведения не только в силу исполняемой им роли, но и на основе традиционного отношения к ряженым как лицам, исполнявшим некогда особую функцию. Ритуальный характер этой функции исчез, но обособленность, право на исключительные этические мерки сохраняется за ряжеными и при выполнении чисто развлекательной задачи.

	Святочная маска. Австрия.

Вдруг святочные посиделки в какой-нибудь избе прерывались внезапным появлением ряженых. В этих случаях ряженье могло носить особенно озорной и «отчаянный» характер: вбегали персонажи с рогами, хвостом, помелом. Или вот в Тюменском уезде (материалы села Усть-Ницынского) нарядчики (ряженые) часто причиняли «много хлопот и девицам, и хозяйке вечерки. Например, толпа нарядчиков, почему-либо не благоволящая к известной вечерке, вздумает погалиться (поиздеваться) над нею: наберёт в мешки снегу и придёт на вечерку «мукой торговать», среди комнаты высыплет мешков пять снегу и уйдёт, а вслед за этой толпой прибежит другая «с рыбой», то есть со всякой дрянью в мешках и подобно первой оставит её на полу».

В Пошехонском уезде Ярославской губернии ряженые с конём ходили на Святки из дома в дом подряд, и всюду им подавали «вознаграждение и угощение»: яйца, сметану, пироги. Хождение с «конём» означало в этой местности представление по избам сцен с многочисленными действующими лицами. Спектакль имел постоянный традиционный сюжет, но разнообразился импровизацией.

Святочная кожаная маска. Новгород.

«Полюбуйтесь, хозяин с хозяюшкою, – говорил парень, вводя «коня» в избу. – Купите коня, добрый конь, – ссылался он на присутствовавшего тут же «цыгана» и добавлял не без иронии: – Хвалёный конь. «Вот, и коновал подтвердит», – вовлекал ведущий в игру новое действующее лицо. «Коновал» сопровождал осмотр «коня» замечаниями. «Не конь, а животина, зуб-то, зуб, точно карты!» – «Не животина, умней меня, – откликался продавец, – не продал бы, деньги нужны, на ярмарку спешу».

В условленный момент в избу входили «полицейские чины», «десятский». Эта новая партия ряженых обвиняла первых в том, что конь уведён цыганами. Теперь наступало время для исполнителя роли цыгана показать свои актерские возможности. «Ни-ни-ни! – кричал он. – Цыган не вор, купить всякую тварь может».

	Наряд Туроня (быка). Польша.

В Шуйском уезде (Владимирской губернии) описано святочное хождение по домам ряжеными одних девушек. В таком варианте тоже подбирались постоянные персонажи, что позволяло разыгрывать сцены. Например, «барыня», «горничная» и «цыганка». Участницы обхода пели и плясали. Хождение молодёжи на Святки по избам ряжеными отмечено также в Калужской губернии (Тарусский уезд), Тверской (одноименный уезд), Тобольской, Енисейской, Иркутской (Нижнеудинский уезд) губерниях.

Во многих местностях одна из женщин рядилась в вывороченную шубу. Она разыгрывала роль бабки Коляды, которая проверяла, кто сколько напрял за Филипповки. Прядева должно быть столько, чтобы сочельников мост прочно соединил Старый и Новый год, нерадивых прях бабка Коляда беспощадно била безменом.

«Велесовы» маски

Источники свидетельствуют о том, что в обходах домов ряжеными сосуществовали два различных варианта поведения, которые не смешивались в действиях данной конкретной группы. В одном варианте – свобода, выходящая за рамки обычных этических норм: ворваться непрошеными, пугать, шуметь, озорничать. В другом – поведение, близкое к величально-поздравительному стилю славильщиков.

В этом отношении интерес представляет наблюдение В. Ю. Крупянской, связанное с описанием игры в «Лодку». Игра эта обычно перерастала в народное драматическое представление. Автор связывает первоначальные особенности «Лодки» с приурочением её, как и других пьес, к святкам. В ряде текстов первоначальной редакции представление открывалось таким вступлением:

Ты позволь, позволь, хозяин, в нову горенку зайти, слово вымолвити...

Маска из бересты, борода из костры.

За этим следовало предложение хозяину дома посмотреть представление. Первоначальная редакция «Лодки» свидетельствует о том, что ряженые, явившиеся для представления, спрашивали разрешения у хозяев. Кроме того, в некоторых вариантах пьеса заканчивалась чествованием хозяина и угощением всех игравших [Громыко М.М.].

В среде заволжского старообрядчества существовали так называемые «кулашники» – особый вид святочного ряжения. Там по вечерам на святках до начала XX в. ходили по деревне группы парней (прежде – мужиков). Один из них – «смерть» – был облачён в белое одеяние наподобие савана и ходил с «косой» – символом смерти и основным атрибутом маски её. Другой носил мешок, набитый соломой со смерзшимся навозом на дне: удар его опрокидывал в сугроб встречных прохожих (столкновения с «кулашниками» всячески избегали). Это явление, по структуре очень сложное, со следами длительной трансформации. Можно сказать лишь, что оно несёт в себе рудименты архаических явлений, и в числе их – пережитки мужских объединений, а также и ритуала отправления на «тот свет». О последнем свидетельствует персонаж – «смерть», основное действо – удар, опрокидывающий в сугроб. Сугроб – один из элементов ритуала отправления на «тот свет» (вывоз на санках в сугроб) [Велецкая Н.Н.].


Источники:
Громыко М.М., Мир русской деревни – М.: Молодая гвардия, 1991;
Велецкая Н.Н., Языческая символика славянских архаических ритуалов – М.: Наука, 1978;
Лодка // Некрылова А. Ф. и Савушкина Н. И. Народный театр – М.: Советская Россия, 1991;
Русские / В.А. Александров, И.В. Власова, Н.С. Полищук. – Москва: Наука, 1999;